племя, должность: Ветра, старшая воительница пол, возраст: кошка, 60 лун

вера в Звёздное племя: верит модель внешности: модель

Как ива плакучая ветви свои тонкие тянет книзу, так и Тальница по земле стелется, на лапах припадая, скрытая от глаз в высокой траве. Шаги её – шелест ветра, причудливый узор на шкуре – иллюзия мерцающего танца светотени меж острых стеблей. Но истинная её маскировка не в этом. Она в том, что её не заметили бы, будь она даже ярким огненным всполохом среди мягких цветов полей, потому что на таких, как она, не смотрят и единожды. Как много внимания можно уделить тени, беззвучно дрожащей где-то под лапами?
Она всегда была «слишком», но не так, как от неё ожидалось. Слишком маленькая, слишком тихая, слишком боязливая. Слишком тревожная, чтобы нарушать правила, но слишком робкая, чтобы служить примером. Ивушка затерялась где-то за спинами других котят, да так и забыла оттуда выбраться. Оставаясь в стороне, она следила за остальными и изредка позволяла себе хотеть – или, скорее, мечтать, и даже от своих несмелых мыслей её маленькое сердечко колотилось, как птичка в клетке из когтей.
Больше всего ей нравилось наблюдать за пёстрой чёрно-белой семьёй, которая негласно служила для будущих и начинающих оруженосцев тем самым примером, которым не суждено было бы стать Иволапке. В глубине души у неё что-то тянуло нудно и мерзко, как кровавая ссадина, когда она видела, как с ними заговаривают ровесники. Как будто это было легко. Как будто можно было просто подойти, взглянуть кому-нибудь из них в глаза и сказать с довольной улыбкой какую-то котячью глупость, не терзаясь сомнениями и страхом. Как будто они не видели, как мелькает на морде Плясуна насмешливая улыбка, сверкает отблеск недовольства в глазах у Ягодника, сжимаются в тонкую линию губы Ядозуба или ползут вверх брови Тени. И каждый раз, когда они отвергали чужую компанию, чувство у Иволапки в груди унималось на время, перерастая в отчаянное, стыдливое удовлетворение. Хотя бы в этом она была не обделена: никто не был достоин их внимания, не только она одна.
Засматриваясь на остальных, она то и дело забывала возвращать свой взор к самой себе. Она чувствовала, что наставник своею долей разочарован, но заслужить его признание казалось так же невозможно, как взмыть с дерева ввысь вместо того, чтобы плюхнуться неуклюже вниз. Каждый урок был ей камнем на шее, тянущим на дно, и она задыхалась и тонула, а вода в лёгких жгла её изнутри до слёз и хрипа.
Из бурлящей пучины её достаёт Ягодник.
Злые слёзы заставляли дерево, что она истошно полосовала когтями, расплываться и двоиться перед глазами. Их получилось сморгнуть только тогда, когда спокойный голос у неё над ухом не дал родиться очередному несуразному наскоку. Слова Ягодника закрепились у неё в голове как корни старого дерева, потеснив собой не просто лишь хлипкие наставления учителя, но сам Воинский закон.
На собрании в честь посвящения у Иволапки прорезался голос. Имя Волчеягодника, что должно было застенчивым шёпотом раствориться в воздухе, вдруг вырвалось у неё из горла птичьей трелью. На миг ей показалось, что он услышал, что сейчас посмотрит… но он скользнул равнодушным взглядом мимо сжавшейся Иволапки. Как было и все последующие луны.
Тем не менее, для неё Волчеягодник был константой, без которой она не могла представить своего существования. Он всегда существовал где-то на периферии её жизни, отчуждённый и недостижимый, как небо, к которому бесконечно можно было тянуть лапы, но никогда нельзя было коснуться. И Тальнице было нестерпимо больно смотреть, как это невероятное чудо совершила другая: зачерпнула лапой кусочек неба Колокольчик. Свои душевные терзания она заглушала воинской жизнью, но дела были не бесконечны, и иногда она сходила с ума, не зная, куда деть своё измученное тело.
Смерть Колокольчик ударила её по морде наотмашь, мигом отрезвив от тягучих страданий. Будь Тальница черствее, в её душе теплилась бы надежда, но в ней был только холодный ужас, от которого отнимались лапы. И боль – уже не за себя, но за Волчеягодника. Однако малодушие вышло победителем в схватке внутри неё, и вместо того, чтобы сделать шаг навстречу, Тальница приросла лапами к земле. Она ненавидела себя тогда, но негативные эмоции всегда были для неё плохой мотивацией.
Когда Волчеягодник заступил на пост глашатая, Тальница начала разговаривать с ним через выслуживание. Чтобы он мог знать, что она достойная воительница. Когда при распределении патрулей он называл её имя – слегка удивлённо, словно до последнего момента не помнил, что она существует, – её сердце грозилось выпрыгнуть из грудной клетки. Ради этого она готова была пройти по полям, по лесу, по горам, по угодьям Двуногих. Только… толку от этого было мало.
В одну ночь Тальнице становится страшно. Впервые – за своё будущее. Неужели так и пройдёт её жизнь: в тени, незамеченной, незапомненной? Будет ли кто-то скорбеть по ней, если она погибнет? Скажет ли кто доброе слово – или хотя бы какое-то? Не хорошая, не плохая. Никакая.
Она начинает помалу. Живёт громче. Позволяет себе возразить, если на то есть причина. Подходит к задачам немного увереннее, чем привыкла. Это невероятно сложно, до дрожи в ногах, но Тальница впервые за долгое время чувствует себя живой, словно она учится наконец занимать место, а не быть пустотой. Она понимает: смелость – это не отсутствие страха, а умение идти ему наперекор. И так, шаг за шагом, поступь Тальницы становится увереннее.