Разрыв. Поздний вечер того же дня, что и собрание

Уже почти стемнело, и все патрули вернулись в лагерь, принося с собой остатки новостей этого непростого дня. До последнего возвратившегося Ласточка не может уйти. Он должен узнать все, а потом известить о том Звёздного Края, ныряя в полумрак его палатки и находя отблеск заходящего солнца в его серебре.
Что ждет от этого Ласточка? Он напряжен до предела, когда делает шаг внутрь, он натянутая струна, что рискует лопнуть и что ищет в каждом малейшем движении подвох. Он говорит себе не сходить с ума и пытается проглотить очередную горькую пилюлю вины, словно бы он заслужил отстраненности во взгляде предводителя и прохлады в его голосе.
"Уйди", — Ласточка прочитает это в его мимике, в каждом жесте, в интонации и взгляде. Он практически услышит его, придав внутреннему голосу оттенок тембра, что принадлежит лидеру Речного племени, и от этого по его спине скользнут мурашки, так что на мгновение Ласточка рискнет потерять хрупкую границу между реальностью и собственным домыслом.
Он отчего-то уверен, что Звёздный Край не хочет видеть его здесь.
Это очевидно.
Звёздный Край хочет видеть здесь Дубраву, а не его грязнокровного выродка, трусливо поджимающего хвост и бегущего с корабля.
"Но я исправился", — хочет возразить на чужое непроизнесенное оскорбление. Сам хочет верить в свои слова. Но не роняет ни звука и, бросая на предводителя мимолетный колкий взгляд, без всякого прощания покидает и его палатку, и вслед главную поляну, ныряя в подступающую ночную мглу.

Среди своих соплеменников, копошащихся в преддверии дремы, он еще сдержан и спокоен. Но, стоит ему окунуться в ночь, в свете луны он опускает голову и прижимает уши к голове, тут же теряя и намек на величественность, словно бы и вправду еще более сжимаясь в размерах, стремясь затеряться среди небольших снежных холмов и скрипучих ветвей, спрятаться от всего того, что оставлял он за спиной, в стенах родного лагеря. Дорога вела его все дальше, пока он позволял червям мыслям есть себя изнутри. Вот и защищающая их дом река осталась позади, а он продолжал двигаться, ощущая, как медленно гниет изнутри, словно испорченное яблоко.
Почему он просто не мог оставить эти мысли там? Почему холод, проникающий в голову, не мог избавить его от этого процесса медленного самоуничтожения?
— Надеюсь, ты получил то, что ты хотел, — горько буквально выплюнул слова Ласточка, обращаясь в пустоту. Они пробились, как черви, пробивающие кожуру, чтобы выбраться наружу. Первый признак того, что процесс заходит слишком далеко — неудивительно, ведь новоиспеченный глашатай всегда латает и заботится лишь о внешней оболочке, тогда как внутри постоянно приходится устанавливать подпорки, чтобы вся конструкция не обрушилась.
Он морщится, сжимает зубы, не находит себе места.
Это обращение он дарит отцу. А, может, и себе.
К горлу подкатывается ком. И вдохнуть-выдохнуть уже не поможет.
— "Можешь рассказать ей, как дела на границе с племенем Теней", — цедит сквозь зубы, даже не попытавшись повторить голос (в голове он все равно звучит так же), — Почему это должно больше волновать твою ученицу, а не тебя, Звёздный Край? — едко, Ласточка не смотрит на дорогу, лишь под лапы, чтобы не споткнуться, пока взор ему то и дело застилает пелена рвущегося изнутри пара, — Потому что это рассказываю тебе я? Конечно, клянусь, Дубраву бы ты выслушал с большим удовольствием. Да даже... даже Тумана! — щелкает зубами, не в силах справиться с горечью и досадой, с потерянностью и ощущением собственной незначительности, неправильности, столь явной, что она становится для окружающих бельмом.
"Дубрава"... Ласточка испытывает к себе отвращение от этого сравнения, от того, что на эмоциях не может назвать его отцом, ведь знает все причины, помнит всю боль, понимает, что никогда не дотянется так высоко. Он ни за что не произнесет этого им в лицо, больше никогда, лишь исторгает из пасти скопившуюся черную желчь, лишь бьет себя тонким хвостом по бокам, пока бредет сквозь снега.
Под лапами заснеженная поверхность озера, тропа, незримая тропа ведет его к плакучему острову.
— Потому что я во всем хуже его? Но я стараюсь, я... — сглатывает слова, которые не может уронить. Он не Дубрава. Он не может им быть, хотя ощущает, что единственный верный путь — надеть на себя его шкуру.
Глаза все равно будут одни.
Воздух обжигает мельчайшими разрядами электричества. До боли Ласточка сжимает зубы, едва не скрежеща ими.
— Как я это все ненавижу, — рычит сдавленно.
Хотя в первую очередь ненавидит себя.
И замирает неподвижно, когда слышит позади скрип снега.

Единственное, чего может пожелать Ласточка в это мгновение, это обернуться и убедиться, что ему показалось. Скрип снега — галлюцинация, навеянная ему терзающимся и бьющимся о железные прутья разумом. Это лишь ночная птица. Это хищник. Собака, о которой он столько слышал, но с которой пока еще ни разу не столкнулся. Все внутри натянулось и замерло, скованное льдом напряжения. Ласточка не смог позволить себе даже вдоха. Его закоротило, словно механизм, получивший уведомление об опасности слишком неожиданно и неуместно, что привело к перегрузке системы.
"Бей или беги".
Но Ласточка не мог ни бить, ни бежать. Он замер. И хоть длилось это лишь мгновения, эти секунды показалось глашатаю вечностью, за которую в пасти его успело пересохнуть, а в груди начать жечь от недостатка кислорода.

Он слышит голос, и с этим звуком всякая надежда рассыпается на мельчайшие осколки: хрустальным перезвоном они бьются, осыпаясь на землю.

Ласточка глотает воздух. Его живот противно скручивает от тревоги, когда он резко поворачивается к предводителю. Под льдистым взглядом холодных глаз и тяжелыми словами он вдруг оказывается слишком обнажен.
От этого тошнит. И сердце бьется в груди предательски гулко. В ночной темноте Звездный Край возвышается, подобно самой Луне, и являет собой облик палача.
Ласточка привык преклонять голову и поджимать хвост: этого будто бы требовал от него отец, приучивший — иначе хуже. В напоминание он ощутил боль в лапе. Ласточка привык до боли кусать язык и щеки, чтобы не проронить лишних слов — даже сейчас сжимает, угрожая прокусить. Луны протеста, затираемые уже песками времени, не смогли в конце концов полностью изменить его сущности и лишь глубже окунули его в пучину собственных страхов.
И он мог бы сейчас начать оправдываться. Жалкое зрелище, от которого Ласточку спасла его же гордость — она еще трепыхалась, пусть крылья ее давно были перепачканы мазутом самоненависти. Он мог бы просить прощения. Сказать, что Звёздный Край все не так понял, и понадеяться, что тот услышал не так много.
А сколько услышал он на самом деле? Как давно они пересеклись? Очевидно...
Ласточка оборонительно вжал голову в плечи и прижал уши к голове — инстинктивно, сам того не замечая.
Страх перед ошибкой, перед ожидающими его последствиями смешался наконец с обидой, разжигающейся с новой силой от колких слов.
— А я думал, ты хотя бы бережешь покой племени. Тоже поважнее будет, — огрызнулся Ласточка, блеснув в полумраке бирюзовым взором и с трудом сдержав подкатившую к глотке желчь.
От постоянных упоминаний этой границы его уже воротило.
От чужого отношения хотелось взвыть.
Взор искал путь к отступлению.
Но Звёздный Край все равно слышал достаточно, чтобы невозможно теперь было отвертеться. Он сам сжег мосты, через которые в ином случае ринулся бы его глашатай. Он сам зажал его в углу. Пусть на деле Ласточка скорее метался в противоречии чувств и непонимании, каким должен быть его следующий шаг.
— Отчет? Почему моя ненависть и мои проблемы должны волновать тебя больше племенных дел, Звездный Край? — это сродни отчаянию, он сделал все же шаг и задрал голову, впиваясь немигающим взглядом в глаза предводителя.
Все внутри него сжималось, пока он всматривался в голубые просторы, скрывающиеся за чужой сетчаткой. Сжималось и сдавливалось, удушая.
Но обида, подобно бензину, придала ему смелости.
— Почему ты думаешь, что можешь так на меня смотреть? Пытаться показать, что я пустое место, даже не дав шанса? Или, предки тебя подрали, преследовать посреди ночи?! — наконец он вспыхнул, отчего его короткая шерсть встала таки дыбом, и ударил себя тонким хвостом по боку.
Практически тут же к вспышке эмоций примешалась и вина за данное себе послабление. Но отступать было уже поздно.

Бить, но постоянно промахиваться, пока твой тело буквально превращают в решето — Ласточка вспоминает свои первые уроки, вспоминает несчастные потуги и каждое падение. Пока он промахивается, слова Звёздного Края заставляют его замолчать и едва ли не отступить назад. Всего лишь одна фраза. Или, правильнее, упоминание одного имени? Поставить на место, не приложив никаких усилий, оставить с повисшим в пасти желанием возразить и с невозможностью его высказать. Ласточку насквозь пробирает напряжение, как будто бы кровь в его сосудах сворачивается и превращается в желе, лишая тело легкости и гибкости.
— Ты тоже племенное дело, пока принадлежишь к моему племени, — приводит в сознание, заставляет несдержанно фыркнуть.
"Уходи", — говорит себе Ласточка. Только это сможет спасти его от ошибок, не дать сказать лишнего, когда самоконтроль начинает сдавать сбой — первые мигания сигнальной лампы.
Уходить некуда.
И Ласточка в отчаянии будто бы сам направляет корабль на айсберг, не давая ему шанса обогнуть опасность и спастись.
"Зачем?" Его внутренний надзиратель задает этот вопрос из раза в раз. Ласточка ощущает, как густеет воздух, как тяжело он теперь прорывается в легкие, будто бы смола, болезненно в них закачивающаяся, такая же горячая, такая же обжигающая — пусть мир вокруг так холоден. И холоден взгляд напротив. Холоден чужой голос, который продолжает вколачивать невысокого глашатая в землю.
По спине проносится мороз, когда Звёздный Край называет его по имени давно забытому и утерянному в лунах жизни. Имени, которое привычно считать грязным и неправильным, напоминающим изломанную и не имеющую здесь права быть сущность, которой был рожден Ласточка. Имени, которое серебристый воитель втаптывает в грязь, сравнивая с собакой, и будто бы вдалбливая в чужую голову очередное — ты и есть проблема. Не лучше псины, несущей их племени горечь и смерть.
— Не смей меня так называть, Звёздный Край, — затравленно цедит палевый кот. "Возьми себя в лапы" практически не работает. Он внешне еще старается придать своему виду хотя бы немного сдержанного холода, но он ощущает, как бьются в дрожи его мышцы лап — предательство растет изнутри, из самого ядра его личности, эти эмоции — то, что он не может изгнать, что так ненавидит в себе.
Он лишь втискивает протест между фраз.
Он не может остановить поток.
"Теперь тебе нужно лечь и скулить, просить прощения", — Ласточка видел, как то делают "собачонки" в ответ на гневные возгласы своих двуногих хозяев.
Ласточка ощущал, как каждое слово все сильнее и сильнее затягивает удавку на его шее, переполняет его обидой и болью. Нет, он не имел права сорваться, не имел права набить пасть Звёздного Края илом и грязью, даже попытаться — хотя в висках отчаянно пульсировало это тяжелое желание. "Трусливая собачонка...", — Ласточка смотрел на предводителя, едва не пережевывая собственную пасть.
А потом резко отвернулся и сделал шаг прочь.
"Считай, что я делаю нам одолжение".
— Оставь меня в покое. Можешь вернуться к Дубраве, — лишь резко бросил он через плечо, не сумев подавить раздражения.
Ожидания, знания слабых мест, уязвимое состояние, что-то еще... Ласточка злился на него и злился на себя, что позволял ему запустить когти в собственные эмоции и буквально разрывать их на части, заставлять его истекать их соками. Это было неправильно.
И он понимал, что пожалеет об этом всем, отчего внизу его живота холодом скапливался ужас. Но от этого его лишь более переполняло, ужас не помогал, а становился лишь еще одним источником все растущего уровня воды.

Ласточка ждал что он уйдет.
Не так. Он ждал, что он вынесет приговор, сдобрив его еще парой выстрелов фраз-пуль, и только потом развернется и уйдет, оставив глашатая наедине со своими мыслями. И Ласточка почти готов был смириться. Почти готов был сказать себе, что ему все равно. Либо же, что он урегулирует все по возвращении. Звёздный Край не станет поднимать племя посреди ночи, не станет предпринимать серьезных действий до рассвета, не сможет приложить лапу к тому, чтобы снести голову палевого — не так быстро.
Готовый к ответственности за совершенную ошибку, воин отчаянно пытался найти проблеск света, очередной... шанс? Стоило в голове проскользнуть этой мысли, Ласточке самому стало от себя противно.
"Трус..."
Еще несколько капель эмоций в переполняемую чашу.
Нужно вдохнуть и выдохнуть, нужно успокоиться.
— Я не могу вернуться к Дубраве.
Ласточка сжимает зубы и раздражается от факта, что Звёздный Край остается здесь. Он должен был уйти. Сыграть совсем иную роль. Хотя бы просто молча развернуться, если не сказать, что так и сделает.
По крайней мере, так все складывалось в голове палевого кота.
Но не в действительности.
— Он больше не мой глашатай.
Ласточка слышал, как слабо хрустнул снег под лапой предводителя, когда тот сделал шаг, приближаясь. Это заставило глашатая напрячься, но, выдержав паузу, он снова опустил голову и исподлобья, обернувшись, посмотрел на Звёздного Края прохладным взглядом бирюзовых глаз. "А хотел бы, чтобы был?" — мог спросить, но знал слишком очевидный ответ. И от его осознания когти палевого кота скрылись в рыхлом снегу.
— Какая к предкам разница, Звёздный Край? — с потрескивающим в голосе морозом выдохнул Ласточка, — Разве тебе не будет достаточно того, что он не уходит посреди ночи из лагеря? Не раздражается на твои выходки?
Едко. Он хотел бы сказать что-то другое, хотел бы более выверенно подбирать слова. Возможно, хотел бы указать предводителю — должность ничего не значила, покуда Дубрава был его другом. Возможно, хотел бы дать знать, что она ничего не значила и в отношении самого Ласточки? Но вырвалось, что вырвалось, и это "что" было куда более искренним, чем всякое "хотел": обида, ощущение собственной недостойности, отторжение, горечь...

— Ты поранил хвост?

Этот вопрос был так не к месту, что, сбив Ласточку с толку, он буквально заставил кота недобро блеснуть глазами и прижать уши к голове. Глашатай тут же попытаться спрятать ранее укушенный хвост, повернувшись к Звёздному Краю боком и уведя его прочь.
— Какое тебе вообще дело до моего хвоста?!
На сниженных интонациях спросил кот. Он уже был взвинчен, и теперь его задело за живое ощущение уязвимости, прослеженное в какой-то ущербности своей части тела. Снова к глотке подкатилось чувство несоответствия. Пара твердых шагов, когда он вновь приблизился к предводителю и теперь посмотрел на него с нотой холодного вызова. И осуждения за якобы предпринятую попытку задеть.
— Что с ним не так, Звёздный Край? И почему тебя это волнует? Я же не говорю, что у тебя, — с жгучим запалом было начал Ласточка, с каждым словом все более и более сводя брови к переносице. Но на последней фразе глаза его стали торопливо изучать фигуру Звездного Края, ища явные недостатки, ища повод сказать, ткнуть носом — "ты ведь тоже не идеален". И не находили нужного, натыкались на стороннее. От этого Ласточка практически зарычал. И вдруг замахнулся, бросив в морду предводителя снежный ком.
Его самого словно окатило холодом. Страх внутри сжимался в ком, он твердил, что это чересчур.
— ... Что у тебя морда в снегу, — на выдохе произнес Ласточка.