племя, должность: одиночка пол, возраст: кошка, 54 луны

вера в Звёздное племя: иное модель внешности: Kazmir

Саломею не назовёшь хрупкой и маленькой - только ростом не слишком удалась. Бурная молодость осталась позади, а вместе с ней и какая-никакая форма, но отголоски прошлого очевидны, стоит увидеть, как под тёмной шкурой упруго перекатываются мышцы. Саломея использует их при желании, да только оно редко возникает. В большинстве своём образ одиночки вызывает ощущение одного лишь спокойствия - компактная, тёплая, с пахнущей травами шерстью, ей хочется доверять как минимум и как максимум - зарываться в тёмно-серый угольный мех. Глубокий низкий голос переливается ехидностью и хриплостью, как пламя ворочает в своём зёве угли. Она, что называется, крепкая; короткие лапы отличаются силой и "тяжестью" - сейчас, направленные на чужое благо, действуют аккуратно и по возможности невесомо, но когда-то могли доставить проблемы. Приятная, разглаженная спокойствием круглая мордочка с крупными янтарными глазами, зачастую смотрящими почти до безразличия спокойно.

По телу мелкими, почти незаметными змейками ползут шрамы, то тут, то там выглядывают из под шерсти, незримо намекают на боеспособность травницы - смогла преодолеть возникшую на пути трудность силой.

Саломея веет тихим костром, пуская погреться и отдохнуть рядом столько, сколько им нужно. Её спокойствие трудно потревожить, Саломея привыкла относиться к жизни индифферентно, ведь однажды она уже заняла у неё нервов больше, чем то стоило. На выпады особо буйных пациентов или недружелюбных бродяг она почти не реагирует; силы дать в глаз и убежать на выигранное время хватит, а большего ей и не надо - едва ли её возможно ощутимо вывести из себя до заметного гнева, обладает безграничным терпением, пусть и не лишённым ехидства. По-доброму (или не очень, в зависимости от ситуации) подшутить над кем-то Саломея любит, намеченным глазом прожитых лун подмечая оплошности окружающих.

О себе Саломея не привыкла говорить. Чем меньше окружающие коты о ней знают, тем меньше линий к ней ведёт, тем меньше вопросов они задают, тем легче ей. Она с радужностью предоставит помощь, которой располагает, но о себе потреплется только с теми, кто оказался достаточно проницателен, чтобы вытеснить среди безразличия местечко себе потеплее. К оным она проявляет подобие особой ворчливой заботы - отголоски материнского сердца влекут её снова прилизать шерсть между чужих ушей, научить тех, кто готов её слушать, согреть и прижать к себе, там, где гулко и размеренно бьётся сердце травницы, поросшее азалиями и утёсниками.

Саломея рождается с четырёхлистным клевером во рту - дочерью матриарха местной группировки. Матушка гордится ей беспредельно, расчёсывает шерсть на спинке с самого детства когтями, нашёптывает штокрозовым мёдом в уши: ты - моя наследница. Саломея видит всё как данность; ей, как маленькой ведьмочке, подвластно всё, и она своих соседей по общине не то чтобы уважает или хотя бы признаёт. Она без ума от матери и ей того достаточно, не стоит размениваться на то, что тебе и так принадлежит - кроме собственного положения её интересуют только травы, которые она заучивает с удивительным для котёнка усердием, даже не из желания угодить родительнице.  Коты вокруг неё - тоже что-то само собой разумеющееся, что-то, что прикладывается к статусу наследницы и в будущем будет принадлежать ей, когда она сменит Бальзамин и обзаведётся не только партнёром, но и котятами.

Вот только стать новым матриархом ей никогда не удастся. Матушка её скоропостижно умирает, а ставить на её место зарвавшуюся властью годовалую малолунку никто не собирается. Гамамелис обращает свои листья в хвою и направляет её против Птицемлечницы, и она бежит впервые в жизни, спасая собственную рвущуюся шкуру - и то, что под сердцем. Она никогда больше не встречает отца котят, да и с ними самими ей оказывается отведено не столь много; малыши от стресса матери ли, от врождённых проблем ли, но рождаются мёртвыми, а единственный выживший вскоре угасает.

Саломея отрекается от травнического имени, подбирая то, которое слышит однажды от подобравших её на время Двуногих, и называется всем так. Тишина начинает цениться ею больше после того, как она уходит от своих спасителей и находит Амбар; она часто зарывается в старое сено, пропахшее пылью и мышами, и совсем не против, когда начинает пахнуть так сама. Она стареет за несколько восходов лун, наконец угомонённая собственной судьбой, осевшая, разом помудревшая. Она наконец предоставлена самой себе - и это внезапно хорошо. Саломея бегает на Пастбище, когда мыши в собственном амбаре надоедают, хотя она знает, что что-то в ней изменилось вместе со шрамом на животе после посещения Двуногих. Куда больше ей нравится дремать на спинах лошадей, сушить травы внутри своего обиталища и коллекционировать черепки мышей. Она не считает, сколько нуждающихся в помощи прошло через её лапы и, пожалуй, не упомнит большинство, научившись отпускать так же, как когда-то отпустила своё прошлое.

Оно не приходит к ней во снах, напоминая о себе лишь тогда, когда её или ещё чей-то язык проводятся по шерсти и обводит нежную кожу шрамов - но и на то она лишь морщится и отмахивается, придумывая небылицу одна другой несбыточнее. Оставляет под заботливым, но мозолистым сердцем только тех, кто тянется к ней, испытывая тепла чуть больше к одному из "пациентов". Забираясь на ветхую крышу, чтобы в очередной раз пронзительно поорать на луну, она смотрит вдаль на реку, думая

Лазарь вернётся навестить её однажды.