>> таймскип согласно замыслу сюжета

[indent]Утренняя рыбалка давно окончилась, и я приводил в порядок себя львиную долю времени днем. Из лагеря хотелось уйти поспешно, минуя запах, который въелся в родной дом. Кислый запах, будто чего-то порченного - кого-то порченного. Я так и не принял Лазоревку, да и не скрывал это. Ничего стоящего он не сделал, вступления не заслужил, чужаком был и таковым остался. Я улыбался, если нужно, и не скрывал своё мнение, хотя в морду найденышу мог сказать сколь угодно сладостных слов.

[indent]В целом, я просто предпочитал его избегать, ворча под нос о том, что старший брат принимает кого не стоило бы, но "ладно". Я часто так закатывал глаза, однако ни разу не пересек границы Воинского Закона. Кто-то оправдал возложенные надежды, а кто-то нет.

[indent]На Лазоревку я не ставил. Дохлый он был какой-то.

[indent]Так что утром я уходил пораньше, а возвращался когда всё были при делах, и отдыхал до самого вечера. Жаль, что сегодня этот план пошел трещинами и разбился, когда в лагерь вернулся один из патрулей. К глотке подкатила тошнота, но на сей нар не при виде чужака, а состояния патруля... и трупа. Мягколапая отошла к Звездному племени.

[indent]- Твою кость... - Сплюнул я тихо, поднимаясь, ощущая, как шерсть встает дыбом от негодования. Как так вышло?! Почему среди всех участников патруля смерть достала своей когтистой лапой её, целительницу, а не этого плешивого? Горечь сжала глотку, но это не мешало мне зашагать в сторону пришедших, пусть и не пробиваясь в первые ряды - но достаточно близко, чтобы услышать, что произошло.

[indent]Я сдержанно зарычал, хвост яростно хлестнул бок, а я сверлил взглядом рассказчика. Я заставил себя расцепить зубы. Не выпускать когти. Не в первый раз, не в первый, просто действовать нужно было осторожнее.

[indent]- Волна молодец, и Цапля тоже. А ты что делал? - С ядом и желчью, с улыбкой на губах, протянул я. В рассказе Лазоревки не было ничего, что указало бы его полезность. Так и хотелось выплюнуть, что такая ужасная, катастрофическая потеря постигла племя ровно после прихода (и не важно, что не ровно) бродяги в племя. Бродяги, который принес травы, якобы в жест мира, для целителей, и вот одна из них пала от зубов какой-то псины.

[indent]Но как бы не свербело у меня это на языке, я придерживался недоброй улыбки и правды, горькой правды, что ударила бы кота в грудь, а наивные души соплеменников вынудила бы задуматься. Не плясать и скакать радостно от пополнения, а думать наперед и думать о племени в целом. О его силе, мощи. А не вот этом.

Река и Ветер | Ограда Пастбища ------>

После смерти пса... все было словно в кромешном тумане. Все для Цапли отошло на дальний план, даже боль, что струилась сквозь вывихнутую переднюю лапу, сквозь рассеченную собачьими зубами морду, сквозь пытающийся открыться глаз, раз за разом проигрывая эту битву. В ушах звенело. Лазоревка осматривал ее, говорил, что плохо, надо показывать целителю... целителю, как же. Целительница была мертва, без шансов на спасение сваленная зверем. Надежда была на Воркотушку, которой теперь предстояло повзрослеть еще быстрее...

Но даже надежды отходили на второй план перед... опустошением. Ярость исчезла вместе с искрами жизни в темных глазах пса. Горечь от потери Мягколапой, стыд от осознания неисполненной прямой обязанности - тоже все отошли на третий план, прямо за болью. Цапле ранее не приходилось встречаться со смертью вот так... морда к морде. Лишь постфактум, когда тело вносили в лагерь для последнего прощания. Это раньше казалось чем-то совсем естественным, то, к чему все придут однажды. Но видеть, как на твоих глазах кого-то лишают жизни... было слишком. Расшатало нерасшатываемое долгими лунами внутри темно-серой воительницы.

Оруженосцы взяли транспортировку тела целительницы на себя, явно видя, насколько Цапле тяжело ходить даже вперевалочку. Словно зачарованная или остолбеневшая. И тем не менее, еще могла идти. И шла, словно машинально направляясь вслед за Волной и Лазоревкой к лагерю. Морду застилало кровью, которую тут и там приходилось смаргивать - лишней лапы для того, чтобы просто ее стереть, не было. А останавливаться не было времени. Племя ожидает великое потрясение, еще большее, чем после трагической кончины Выдролапа... и пусть лучше они узнают об этом раньше, чем позже. И отболит, может, быстрее... чего Цапля сейчас не могла даже подумать о том, чтобы ощутить.

Под конец пути темно-серая воительница выглядела еще более неважно и страшно - кровь, все еще струящаяся, вытекая из раны и струясь по морде, стремительно забирала силы. Она и не заметила, что у входа в лагерь кто-то был, кто мог бы ее заметить в таком состоянии. Впрочем... вскоре это увидели все присутствующие в лагере.

Звёздный Край, бывший в лагере, не тратил время на размусоливание, велел ученикам рассказать обо всем, что произошло, а ученицу целителя, Воркотушку, попросил осмотреть ее саму, как наиболее сильно пострадавшую. И именно вид пестрой кошечки вмиг отрезвил полосатую воительницу. Нет, этого всего не должно было произойти. Она, Цапля, должна была быть внимательней... она, Цапля, должна была быть рядом, принять этот удар на себя, защитить Мягколапую.

На нее понадеялись. Она в ответ в очередной раз всех подвела. Непрошенные слезы начали течь из уцелевшего глаза, кошка припала к земле, мелко дрожа, пытаясь подавить всхлипывание.

- Прости меня... простименяпростименяпростименя... - ее слова превратились в кашицу из звуков, отдаленно похожих на извинения. Разбитая и беспомощная, но корила себя заслуженно. И лишь стоило Туману сказать что-то... как Цапля сорвалась, рявкнув, смотря в глаза, словно дикий зверь, не обращая внимания на обострившуюся боль:

- Он сделал все что он него требовалось и даже больше, не смей его винить! - ее голос был неровным, дрожащим, но плещущий не меньшим ядовитым огнем, - Вина за эту трагедию лежит на мне и только на мне, как на той, на ком была эта ответственность! Кричите, вините, делайте все, что вам позволяет душа!

Темно-серая воительница тяжело выдохнула, на грани истерики улыбаясь и заливаясь слезами.

- Я это заслужила...

Placebo - The Bitter End

Пока Черепаха говорила, Воркотушка сама не заметила, как задремала, прислонившись к полосатому плечу воительницы. Она высказалась, пусть и несколько иносказательно - кто вообще придумал сохранять такие важные вещи от соплеменников в тайне? - и с её плеч рухнула если не гора, то пара увесистых булыжников точно. Ей снилось, как они с Мягколапой вылизывают друг друга у ивовой запруды, где Воркотушка любила отдыхать, и наставница смотрела на неё своими ласковыми глазами так, как никогда не смотрела родная мать, и у ученицы защемило сердце от нежности к целительнице. Мягколапая точно хотела что-то сказать, но не успела. Сон растворился, будто его и не было.

"Я должна признаться ей. Сегодня же!" - было первой мыслью трёхцветной, едва она открыла глаза. Сколько она проспала? Мгновение? Долгие часы? Это не имело значения. Запах Мягколапой ворвался в лагерь и... кровь?

Это была какая-то дурная шутка. Или она ещё не проснулась, пребывая между где-то между сном и реальностью. Патрульные, вернувшиеся с безопасного, казалось бы, похода за травами, вместо охапок лекарств внесли в лагерь тело Мягколапой и уложили целительницу, бездыханную, окровавленную, на поляну. Воркотушка не могла поверить своим глазам. Она моргнула несколько раз, хлёстко ударила себя лапой по щеке, силясь вырваться из кошмара. Но кошмар стал реальностью, и теперь воплощал собой самый большой страх ученицы целителя.

— Воркотушка, поскорее осмотри Цаплю! - произнёс Звёздный Край откуда-то издали, и Воркотушка одновременно и слышала его, и не слышала, оглушённая истерзанным серым телом наставницы. Она смотрела, как кровь продолжает медленно капать, и не смела пошевелиться. Не могла. Тело не слушалось. Впервые за свою недолгую жизнь Воркотушка видела смерть. Как... Как же так? Она только что видела Мягколапую, живую, красивую, радостную - во сне, и вот...

Кап. Кап. Кап.

- Воркотушка! Ты оглохла? Цапле нужна помощь! - рявкнул голос поблизости. Сильный тычок в бок. Отец. Она слепо посмотрела на него, нелепо опрокинувшись на бок. "Уйдите все. Дайте мне... Дайте мне остаться в этом сне..." - Шевелись, рыбьи мозги!

— Как и сказал Край, Займись Цаплей. Выброси из головы сейчас Мягколапую. Ей уже не помочь, - непривычно мягкий голос Черепахи вернул Воркотушку к действительности. "Я могла ей помочь. Могла, скажи я ей о пророчестве. Запретив Звёздному Краю выпускать её из лагеря." Найдя кое-как в себе силы подняться, она механически проследовала в палатку. Что ей могло понадобиться? Цапля истекала кровью, и её ещё можно было спасти. А вот Мягколапая...

"Моя вина. Как же я буду без тебя?"

Слёзы застлали ей глаза и заструились по щекам. Она не могла их остановить, даже если бы захотела. Тело двигалось само. На запах определило, где лежит мох, паутина, ноготки, маковые семена. Сложило всё в крупный засохший лист лопуха. Взяло ношу в зубы и вышло.

Горячие слёзы размягчали лист и впитывались в мох. Плохо. Разве Мягколапая позволила бы себе так расклеиться? Она бы взяла себя в лапы и помогла тем, кому помощь ещё могла пригодиться. Шумно вдохнув пару раз, Воркотушка наконец увидела мир в безобразной чёткости. Глаза были пусты, но разум уже лихорадочно соображал.

Она бросилась к серой воительнице, выплюнув ношу рядом. На мгновение ужаснулась - но всё же это было не так плохо, как искорёженное тело Мягколапой. "Ты нужна своему пациенту! Кроме тебя, ей некому помочь! Выброси из головы всё, кроме Цапли, послушай старших хоть раз!" - прикрикнула она на себя мысленно. Воображаемый отец повторил тычок, только уже в другой бок. Воркотушка вздохнула и принялась очищать окровавленную шерсть воительницы, параллельно оглядывая и ощупывая её тело. Вкус шерсти Черепахи, воняющий племенем Теней, быстро исчез с языка, но лучше бы она продолжала вылизывать старуху, честное слово.

- Вывихнута передняя лапа. На морде ранение. Глаз уцелел. Везучая, - бурчала Воркотушка под нос, помогая себе сохранять концентрацию на ранениях Цапли, однако взор то и дело смещался на тело погибшей наставницы, и слёзы вновь собирались у самого носа. Нетерпеливо и зло ученица мотнула головой, стряхивая непрошенную влагу. Слёзы и кровь - вот что принёс этот день. Цапле здорово досталось, но она хотя бы осталась жива. Быстро очистив раны, она прижала к самым крупным ранениям мох, а мелкие закрыла паутиной и терпеливо дождалась, пока кровотечение не прекратится. Жестом приказала Цапле лежать неподвижно. Затем она наскоро пережевала сморщенные ноготки, собранные Мягколапой... Оставленные заботливой, доброй, нежной Мягколапой... Наложила на морду воительницы кашицу, сдобренную слезами. Теперь нужно было заняться лапой. Она никогда самостоятельно не вправляла вывихи, но хорошо училась... У Мягколапой. Пострадавшие, которых лечила целительница, говорили, что она делает это так деликатно, что боли они почти не чувствовали. Врали, наверное.

- Помолчи, - грубо бросила она на слезливые извинения Цапли, хоть сердце её разрывалось от боли. - Я же велела тебе лежать смирно! А теперь потерпи, - взявшись за пострадавшую и уже начавшую опухать лапу, Воркотушка прикинула направление и дёрнула. Щелчок возвестил, что она справилась. Возможно, не так безболезненно и нежно, как могла бы это сделать наставница, но что уж поделаешь. Лапы дрожали, но ученицы взгляд был тяжёл и мрачен. Хвостом она подтолкнула к Цапле лист с макововинкой. "Надо было дать ей палку в зубы и зернышко раньше, чтобы ей было не так больно," - запоздало сообразила Воркотушка. - Проглоти его, оно поможет от боли. Лежи тут, отдыхай. А потом попроси кого-нибудь уложить тебя... В мою палатку, - выдавила она с трудом. Дыхание Цапли понемногу выравнивалось. Она была вне когтей смерти.

Но едва ли это могло утешить Воркотушку.

На негнущихся лапах она проследовала к Волне. Отважный оруженосец умудрился выйти из битвы практически целым, отделавшись ссадиной. Обойдется без лекарств. Отдых - лучшее целительное снадобье для молодого организма.

- Тебе нужно поспать. Хорошенько вылижи ранку и отдыхай. Заболит - зайдёшь ко мне, - отрывисто уронила Воркотушка, и, не глядя на него более, проследовала к следующему пациенту. Голубоглазый тоже ранен, но Воркотушка не находит сил коснуться языком его ран.

- Ты - проклятье нашего племени. Её кровь на твоих лапах. Так сказали мне Звёзды, и так я говорю теперь тебе, - выплюнула она в обожжёную морду Лазоревки. - Вылижись сам.

У неё нет сил обрушать небесные кары на голову белого кота. Ей хочется зарыться под материнский бочок, как в детстве, но она не может позволить себе такой роскоши - как минимум, Осока бы быстро напомнила Воркотушке её место. Туман вторит ученице, и та лишь мрачно кивает, переглянувшись с суровым воителем.

Ей предстоит нелёгкий разговор с предводителем, и, возможно, заслуженное наказание. Ничто не будет хуже того, что уже свершилось.

Воркотушка вновь скрылась в палатке, но слёзы не шли. Всё уже было выплакано. Выглядела она, наверное, хуже некуда, но её это не волновало. Бегло осмотрев запасы, она достала откуда-то тонкую веточку шелковистого ковыля. Мягколапая любила все травы, даже бесполезные, и не отказывала себе в удовольствии принести занятную находку, чтобы изучить её подробнее. Ковыль, несмотря на долгое нахождение в палатке, не утратил мягкости волокон, и Воркотушка, зажав травинку в зубах, вновь показалась на поляне.

От близкого знакомства с ранами Мягколапой её едва не вывернуло. Растерзанная, маленькая, окровавленная - как же она, наверное, страдала перед смертью! Старейшины займутся её телом, чтобы предать земле, но Воркотушка всё равно поместила покойнице за ушко стебелёк ковыля, надеясь, что старейшины сохранят шелковистую травинку при ней. Трёхцветная обязательно посетит бдение от последнего луча и до первой погасшей звезды, а пока...

- Спи спокойно, милая, - прошептала она, и, ни на кого ни глядя, скрылась в палатке в третий раз.

-> Палатка целителя

Отредактировано Воркотушка (04.07.2025 14:14:39)

Лазоревку терзало давно забытое чувство: чужая скорбь, постепенно раздающаяся в словах соплеменников, набегающая как волна на волну, липла к шерсти и начинала тянуть вниз, оседая едким ощущением вины. Отступающий шок сменяли мысли, постепенно обретающие более ясные очертания, и нескольких чужих взглядов на свою побагровевшую от спекшейся крови шкуру хватило, чтобы эти мысли наконец звоном отдались в голове.

Лазоревка точно знал, что не он привел собаку к речным котам. Да и вряд ли бы та смогла выжидать столько дней, гася внутри врожденный азарт к охоте. Но даже с этим твердым знанием он не мог перестать думать о том, что зря попросился в этот патруль. Может, все сложилось бы совсем иначе? Возможно, если бы он остался в лагере, то день прошел своим чередом, а он занимался бы уже привычными делами, поглядывая на медленно садящееся солнце.

Против воли в голове возникла четкая картина того, как пёс Двуногих нападает на отряд, в котором его нет. Бросается на Цаплю, потом на Волну. Не открывается для последнего удара умелых воинов, потому как нет плеча Лазоревки.
Всё бы кончилось лучше?
[indent]Или в разы хуже?

Морда Лазоревки мрачнеет, и он съеживается. У них есть все права обвинять его в тяжелой утрате. Всё сложилось удачно.
И даже если сам бывший одиночка понимал, что сделал всё возможное, это понимание не успокаивало его до конца. Что-то еще было в чужой скорби, что откликалось в нём самом, но ученик еще не разобрался, что именно.

[indent]Волна молодец, и Цапля тоже. А ты что делал?

Моргнув, погорелый не сразу, — словно обдумывая содержание чужих слов и собственное положение в племени, — но всё же повернулся к Туману. Подобные слова — первый, но далеко не последний камень в сторону Лазоревки на ближайшее время. Он пощурился, почти нахмурился, подавил внутри себя желание поддаться язвительному уколу, вдохнул и...

И все слова, не успевшие даже сорваться с языка, были прерваны дрожащим голосом Цапли. Обеспокоенно сведя брови, ученик обернулся на воительницу и покачал головой. Ему были бы приятны слова поддержки от неё в любой день. Но не в этот. Особенно когда голос кошки сорвался, рассыпавшись на обвинения самой себя.

— Цапля, — он поджал губы; уже привычная ему радостная соплеменница была совсем непохожа на себя, и дело было далеко не в её ранах, — Это неправда. Не надо. Твоей вины тут нет.

За остальными словами соплеменников Лазоревка лишь наблюдал, насупившись в молчании. Сухая правда из уст Черепахи показалась ученику самой справедливой, однако погорелый почти сразу засомневался в том, насколько она могла успокоить Цаплю и, уж тем более, Воркотушку, на которую белесый кот боялся смотреть ровно до момента, пока пестрая ученица сама не возникла перед ним.

Опустив подбородок и прижав уши, он выслушивает её. То и дело бросает короткие взгляды напокрасневшие от слёз зелёные глаза, но не чувствует достаточной наглости, чтобы смотреть на юную целительницу пристально. Пока слова других соплеменников лишь со звоном отталкивались от уверенности в собственной невиновности, слова Воркотушки колкими когтями зацепились за нечто под собственной шкурой. Это хмуро свело брови Лазоревки, когда он наконец оторвал глаза от собственных лап, чтобы проводить целительницу взглядом.

Зачем Звёздам так говорить?

Испытанная бывшим одиночкой обида в тот момент казалась настолько же сильной, насколько её испытал бы котёнок, не умеющий до конца справляться со своими эмоциями. От этой обиды на невидимые силы Лазоревку не уберегало даже отсутствие веры. Им до него дела должно быть столько же, сколько ему до них.

[indent]Я так не считаю.

На слова Звёздного Края Лазоревка лишь дернул ухом и поспешно отвёл глаза. Считать можно было как угодно. Но вдруг это было правдой?
На проклятие он был похож. Вряд ли бы звёздные коты подослали своим подопечным чуму в виде милого котёнка, вызывающего доверие.
Проглотив волну отвращения к самому себе, Лазоревка поежился. Эти мысли должны были остаться при нём.

Ученик отвернул голову куда-то в сторону, не находя в себе силы, чтобы сдвинуться с места, прикрыл глаза и выдохнул. Момент всеобщей суеты позволил ему перевести дух, опустить тревогу от висков куда-то глубже, спрятать её получше. Он не понял, сколько времени просидел так, но почувствовал себя чуть лучше, когда все же моргнул и поднял голову, чтобы присоединиться к поздравляющим Прибоя соплеменникам.

Невольно зацепившись взглядом за фигуру Звёздного Края, Лазоревка проследил за ним, в конце концов касаясь взглядом новопосвященного воителя. Морда ученика против его желания поморщилась: идея вести пережившего битву и увидевшего смерть прямиком к псу показалась Лазоревке неприятной. Впрочем, спорить с этим не было ни смысла, ни желания, и эти мысли лишь отдались во взгляде оруженосца тихим сочувствием, когда он перевел глаза на бывшего Волну.

— Ты молодец, — негромко шепнул он и повернул голову к другому своему боку, вслушиваясь в шаги собирающегося отряда.

Сидеть дальше с Мягколапой было тяжело. Лазоревка не чувствовал, что ему стоило сидеть рядом с ней, потому как знал он её слишком мало. Но в то же время боялся отойти слишком далеко, потому как к телу погибшей целительницы его приковало чувство стыда. Решение медленно подняться и направиться в сторону наверняка еще успеет раздаться в чужих шепотах страхом ответственности или вовсе дурным признаком. С тяжелым взглядом осмотрев ранения Мягколапой еще раз, Лазоревка все же отвернулся и медленно направился в сторону пустеющего места на поляне.

Надо было привести себя в порядок. И, наконец, осмотреть собственное плечо.

Отредактировано Лазоревка (03.07.2025 17:30:59)

[indent]— Он сделал все что он него требовалось и даже больше, не смей его винить!

[indent]Едва не отшатнувшись от поехавшей умом соплеменницы, я сперва состроил недоуменную морду, а после сощурил презрительную морду, волную презрения.

[indent]"Истеричка, нашла кого защищать."

[indent]— Я смею и я буду, тем более раз ты не в состоянии отстоять свою честь воительницы, и потакаешь неудачам всяким пришлым, будто это его чему-то научит, — Цыкнул я, почти нависая над кошкой, во всяком случае ни на ус не пригибаясь в ответ на её яд. Не на том поле решила сыграть. И я всеми силами сдерживал себя от того, чтобы ткнуть носом Цаплю, каких трудов ей стоило прижиться в племени. Слабость - не помогала, никому.

[indent]— Туман, как минимум он выжил, что уже само по себе довольно неплохо, учитывая обстоятельства и состояние Мягколапой...

[indent]— Трусы тоже выживают, чести им этого не делает, а от этого пока беды, — Озвучил я наконец-то то, что остальные боялись вынести на язык. Я задрал хвост, с вызовом глядя на окружающих, на Лазоревку. Кто посмел бы назвать случившееся - не проклятьем и несчастьем? - Ты разве не права, что если не было бы его в патруле - Цапля не винила бы себя во всех бедах? Мягколапая была целительницей - её нужно было защищать, и коли в рассказе ни слова о пользе нового нашего "друга" - может, стоило стараться получше, раз уж решил поиграть в великого племенного героя, - Сплюнул я. Чужак. Не место. И слова Воркотуши лишь подогрели моё убеждение в этом, я сделал шаг ближе к ученице целительницы, словно кто-то мог посметь сейчас воспротивиться её словам, но я бы не позволил.

[indent]Даже с учетом, что тяжкий нрав преемницы Мягколапы мне не был так уж очаровательно по душе и мил (за исключением некоторых моментов), удивленные и неодобрительные взгляды в её сторону сейчас я прикрыл хвостом, ограждая молодую целительницу от лишнего внимания.

[indent]Правда, сам тоже не лез.

[indent]И накаляющееся на поляне предчувствие конфликта снял только брат, созвав Собрание. Я фыркнул, в ответ на мысли о том, что даже после сегодняшнего все должны будут обязаны носиться с Лазоревкой как няньки с котенком - тошнотворное, кислое зрелище, в коем я не собирался участвовать.

[indent]- Прибой! - Громко и уверенно поддерживаю я воинское звание Волны, один из первых. Он заслужил, действительно заслужил его, в отличии от...

[indent]И после, простившись с целительницей, я направился в палатку покойной и её ученицы. Не игнорируя то, как вел себя наказание нашего племени. Окинув его горящим взглядом, цыкнув, задрав подбородок, и удалившись к сварливой, но ныне убитой горем ученицы чуть ли не демонстративно. Хорошо еще был далеко (не хватало мне тереться вблизи около подобного недоразумения и катастрофы) - а то мог и хвостом хлестнуть по морде. Нервы сейчас изрядно подводили моё обычное любезное сдерживание, от улыбки не осталось и тени.

[indent]Не до этого.

>>пещера целителя (номинально или нет)

Отредактировано Туман (04.07.2025 13:58:30)

В попытке привести собственную шерсть в порядок Лазоревка постепенно свыкается со ржавыми пятнами, тут и там перебивающими прежде белоснежный окрас. Его брови то и дело дергались в сторону переносицы, тут же расслабляясь усилиями кота, пытающегося сохранять внешнее спокойствие сквозь мысли о теплой мыльной воде, крючковатых, но аккуратных руках Двуногих и дерущих шерсть расчесок. Он не скучал по хозяевам или по тем дням, потому как воспоминания о них сами отступили от бывшего домашнего, оставив его без тянущей тоски. Но Лазоревка точно знал, что от теплой, пенной, полной ярких запахов воды в доме он бы сейчас не отказался: мысль о лесном ветре — который запрыгнет ему под загривок следом за еще холодной весенней водой — никакого удовольствия не приносила. Мучения между страхом холода и желанием привести свою шкуру к прежнему порядку метали оруженосца из одной стороны в другую, под конец оставляя его с ощущением отчаяния, а позже уже привычного смирения.

Под самый конец своих попыток Лазоревка наконец склонился к собственному плечу. Первым делом он проверил укус на предмет запаха, пускай одернул себя от этого почти сразу же: времени прошло слишком мало, и с раной вряд ли бы успело случиться ужасное, а даже если бы что-то и могло насторожить ученика, то оно было перебито запахом псины, который забил ноздри Лазоревки моментально. Со сморщившейся переносицей кот отстранился и попытался изучить плечо визуально, насколько ему позволяла собственная шея.

На какое-то время он отвлекся от изучения себя, чтобы изучить других. Притаившись, почти замерев, он поглядывал на соплеменников, пытаясь выудить что-то из общего гула. После слов Воркотушки и Тумана, впрочем, никакие новые чужие слова в голову ученика не лезли. Подсознательно Лазоревка надеялся наткнуться на белоснежную шкуру Лебедя, потому как знал, что тот точно справится с тем, чтобы огородить Цаплю от тех переживаний, пеплом которых она посыпала себе голову.
Посвящение Прибоя — событие определенно радостное — общего настроения в лагере не поменяло.
Радости всегда сложно соперничать с глубоким горем.

Потупив взгляд, Лазоревка вернулся к собственному плечу. Звуки соплеменников постепенно сменились гулом в собственной голове. Как ему себя вести? Казалось, один неверный шаг, одно неудачное действие, и доверия некоторых речных котов он уже никогда не добьется.

[indent]И почему это вообще так важно?

Со сморщенной мордой ученик вытянул лапу и выпустил когти, напрягая мышцы — сильной боли не последовало. Однако те уколы, которыми укус собаки рассыпался по нервам, однозначно давали понять, что как только рана начнет заживать, морщиться Лазоревка будет в разы сильнее. Наверняка она отечет, начнёт гореть жаром и будет напоминать о себе каждый раз, когда он захочет сделать слишком широкий шаг. Вместе с косым взглядом на палатку теперь уже единственной целительницы кот глубоко вдохнул: рану следовало бы обработать цветками календулы, чтобы убить попытки заражения начаться. Впрочем, помощи от Воркотушки он не ждал, ровно как и не ждал от неё желания эту помощь ему оказывать.

Есть ли календула в лесу?
Яркие цветки отголосками возникали в памяти лишь на фоне садов Двуногих.

— Ты ранен?

Голос тихий, но достаточно внезапный, вырывает Лазоревку из мыслей, и он моргает, переводя взгляд на пятнистую соплеменницу.
И как долго она стояла там, пока он сверлил взглядом целительское убежище?

— Рана не очень страшная, — мяукнул он с той же осторожностью, какой был наполнен взгляд Изморози. За эти дни он лишь слышал о ней, иногда цеплялся за рябящий окрас взглядом, но не общался так, а потому не знал, чего от кошки можно было ожидать. Её вопрос вызвал у ученика подобие замешательства, в котором он от одной мысли к другой пришел к выводу, что обратиться к нему могли только с просьбой что-то сделать, — Тебе нужно с чем-то помочь?

Наблюдение за мордой Изморози кончилось отблеском сожаления в её взгляде, и этот вид был знаком Лазоревке достаточно хорошо, чтобы он поспешно перевел взгляд на поляну. Медленно вдохнув, он отбросил накатывающие мысли и вернулся вниманием к соплеменнице. Он устал от того как часто жалость сквозила среди чужих эмоций при взгляде на него, были ли это ожоги, понимание его отстраненности от племени или, теперь, последствия боя с собакой. Ему было приятно ощущение поддержки, которое часто примешивалась к чужому сожалению, однако он надеялся, что в какой-то день встретит эту поддержку без жалости. Жалость к себе у него кончилась давно, и принимать от других её было достаточно больно, чтобы она начинала его раздражать. Но никакого намека на своей морде на нервозность ученик не подал, только слабо улыбнулся с зарождающейся благодарностью.

Если так подумать, ему нужна была помощь. Именно сейчас ему хотелось поддержки настолько, что он не мог выразить, в чем именно её жаждал. Потому, стоило Изморози начать перечислять варианты, Лазоревка слабо покачал головой.

— Мне кажется, не стоит её сейчас беспокоить, — понизив голос, ученик неуверенно покосился в ту сторону, куда скрылась ученица Мягколапой, — Для начала стоит прочистить рану, и потом...

Он замолк. А что потом? Вряд ли настроение юной травницы переменится после того, как она назвала его проклятьем перед всеми соплеменниками. Но что-то ему подсказывало, что в случае сильной нужды от своего долга целительница тоже не откажется. Особенно если он попросит только травы, чтобы не беспокоить её заботой о себе. Может, на просьбу Изморози та согласится куда более охотно, потому зерно правды в предложении воительницы тоже было. Задержав улыбку на своей морде, Лазоревка замер, считывая на морде собеседницы неприятное выражение.

— Плохо? — поведя плечом в её сторону, он опустил глаза на место укуса, — Оно так не чувствуется.

Наверняка будь бы рана чужой, он бы обеспокоился чуть больше. И именно перемена в настроении Изморози подтолкнула его к вниманию к себе.

— Ты права, — недолгая пауза сменилась короткой усмешкой, вырвавшейся с языка оруженосца раньше, чем настигнувшая его мысль, — А то в таком виде ночевать в палатку меня никто не пустит.

Может, если очистить рану, то её состояние и не усугубится. Хватка у пса была крепкая, а пасть большая, однако несмотря на устрашающий вид, укус не был глубоким. Эта мысль принесла Лазоревке некое облегчение, которое почти сразу сменилось замешкавшимся выражением.

— Скажу тебе честно, в воде я не плавал, — опустив подбородок, он посмотрел на Изморозь снизу вверх, словно это был неочевидный секрет; следующие слова показались ему почти абсурдными, — И если тебе хочется помочь, то я буду рад, если ты сводишь меня к воде, — он примолк, покосившись на заросли у входа, — Рядом с лагерем котята и туда я идти не хочу.

После слов Цапли на поляне сгустился шум из разных мнений и обвинений... но большинство сходилось на том, что темно-серая воительница в случившемся не виновата. То подтвердила и Черепаха, велевшая полосатой кошке не портить себе жизнь. Внутренне же младшая из воительниц фыркнула: "Если не я приму на себя эту ответственность, то кто? Невиновные в том оруженосцы?!"

Наглый юнец Туман все не затыкался, сходу обвинив Цаплю в потакании пришлым, отчего темно-серой воительнице, в ее-то состоянии, тотчас захотелось искромсать его морду своими когтями... тогда он бы понял, через что им пришлось пройти, тогда он бы увидел истину. Но кот был слеп. Они все были слепы перед возникшей трагедией. И от этого безумевшая от горя кошка распалялась еще больше. Это было лишь следствием состояния аффекта, не более, и она понимала, что на деле так нельзя... но нутро требовало крови.

Оно ее не получит.

- Ты там не был и не имеешь никакого права так говорить. Манерам научись! - плюнула она Туману вслед, покуда тот уходил.

Краем здорового глаза она видела двух своих братьев, явственно услышала, насколько сильно и Карась, и Вихревей ощерились на слова Тумана. Навело на мысль... даже если бы к ним относмлись так же, как к Лазоревке, она бы не была одна. Улыбка вновь наползла на морду, но без следа прежней степени истерики.

Больше ничего она делать не хотела, лишь пыталась вспомнить, как дышать, пока ученица целительницы шла за необходимыми для ее лечения травами. Кровь все еще пыталась залить глаз, но пришедшая Воркотушка, проведя осмотр, дала понять, что орган зрения чудесным образом смог уцелеть. Это даровало небольшое облегчение, но шевеление ртом, с другой стороны, приносило едва ли не нестерпимую боль. Что все еще не могла сравниться с той, душевной, что заставляла ее продолжать извиняться, раз за разом.

По крайней мере, пока сдерживавшая слезы Воркотушка не прикрикнула на Цаплю, мигом отрезвив ту и все-таки заставив замолчать. Мысли роились и сбивали с толку, ввели воительницу в состояние ступора. Достаточно долгого, чтобы ученица целителя смогла промыть рану и наложить необходимые лекарства, закрепив их паутиной. Дальше дело было за самым болезненным - вывихом лапы. И на подкорке сознания полосатая кошка понимала, что сейчас будет больно...

Пока ее не коснулась пушистая шерсть третьего подошедшего кота, заставив Цаплю чуть вздрогнуть. Хвост пришельца был белым, большим... и его запах едва ли с чем можно спутать...

- Лебедь...

Процедуре кот не мешал, лишь поправлял повязку периодически. Воркотушка, тем временем, принялась за работу - выбрала нужный угол, приготовилась надавить...

Цапля не сдержала вскрика - это было до безумия больно, особенно без обезболивающих. Хотя под конец юная целительница дала кошке маковое зерно, велев найти кого-то, кто мог бы отнести темно-серую воительницу в палатку к ней. И, видно, кандидат уже был...

Цапля взглянула на Лебедя, уже морально готовясь найти там презрение. Но нет - его разноцветный взор скопил в себе столько нежности, надежности и тепла, что пушистая кошка стушевалась вмиг, отвернувшись, не давая ему увидеть покрасневшие уши.

Со стороны Лазоревки резко донеслись жестокие слова ученицы целителя:

- Ты - проклятье нашего племени. <...> Так сказали мне Звёзды...

"Значит Звёзды лгут!" прошипела про себя Цапля, дернув хвостом. Воркотушка явно была убита горем, но бросаться с беспочвенными обвинениями на Лазоревку, что первым бросился на помощь, было низко. И если Звёзды и правда окрестили его проклятием... значит не такие уж они и всезнающие. И все же червь сомнений глодал воительницу по этому поводу...

Цапля попыталась найти Лазоревку глазами... хоть как-то дать понять, что она на его стороне! Но погорелец был вне поля зрения, так что оставалрсь лишь вздыхать.

Все же на поляне резко посветлело, когда Звёздный Край выступил с речью, при этом назначив Волну, теперь уже Прибоя, новым воителем. Ослабленная кровопотерей и маковым семенем, Цапля не могла крикнуть громче, и все же имя кота она произнесла вместе со всеми:

- Прибой!

"Он это заслужил..." - подумалось ей. Прибой сражался яростно, избавив племя от напасти, и своего назначения был более чем достоин.

Тут над ухом едва слышно заговорил все еще свернувшийся вокруг нее Лебедь. Его объятие сейчас казалось... уютным. Нужным.

- Ты защитила двух оруженосцев...

"Защитила оруженосцев, но не целительницу... ту, кого действительно нужно было спасти..."

- <..> Но вы вернулись живыми...

"Лучше бы Мягколапая вернулась живой вместо меня..."

- <...> Защитила себя... и меня. Ведь я бы тоже умер, если бы с тобой что-то случилось... Без тебя... я уже не хотел бы жить.

"...что ты такое говоришь?"

Последующие слова Лебедя воительница слушала, словно зачарованная, но при этом отчаянно не смотря на него, но куда-то вперед себя. И все же уши подрагивали, приопущенные, покащывая, что она слышит. Она слышит его.

- Ведь я люблю тебя.

Заветные слова слетели с уст белого исполина, а после них... повисла тишина. Не неловкая, нет. В ней в этот раз было что-то более... правильное. Зрачок не тронутого псом зеленого глаза кошки мелко заметался, словно нервный... нервной принадлежащий, неудивительно. И все же, наконец, оба глаза прикрыв, Цапля вздохнула, наконец, понемногу обретающим жизнь голосом, произнеся:

- А я все это время боялась, что ты продолжишь шарахаться от меня, как от больной Зеленым Кашлем, ничего не объясняя... - наконец темно-серая воительница обернулась к Лебедю, в глазах ее блестели бусины слёз, но, улыбнувшись одним уголком рта, продолжила, - Обещаю, туда, - многозначительный короткий взгляд наверх, к небу, - никогда, покуда еще могу бороться...

И затем, дав слезинкам скатиться вниз, ткнулась здоровой половиной морды в густую шерсть белого гиганта.

- Ведь я тоже тебя люблю, чем не повод остаться?..

И на этих словах Цапля позволила себе разрыдаться. Вот так вот просто дала своим эмоциям волю... потому что знала, что Лебедь на то и Лебедь, что не осудит за слезы, всегда поддержит и встанет горой. И она его любила за это.

И воительница как никогда явственно почувствовала, как в груди прекрасным цветком посреди пепелища расцветает надежда.